Алексей Ремизов. За волчьей падью, на Стожар-горе
Приехал стрелец из дальних краев наведать свояка, а в деревне бабы голосят,
мужики затылки чешут.
- О чем печаль? - стрелец спрашивает.
- Да ночью опять, как о прошлогодье, по деревне Ховала бродил со своими слугами
- разбойными молодцами. Унесли все, что плохо лежит. Сети рыболовные с шестов
для просушки, упряжь конскую, что в конюшню убрать забыли. Мельницу-крупорушку
ручную, что в амбар забыли отнести. Телят-жеребят-козлят увели, которых в хлев
не заперли. Уволокли все подчистую!
- А каков он, этот Ховала?
- Да старик седобородый с клюкою. На голове корона, вокруг нее двенадцать глаз
огненных: ничто от них не скроется.
- Что ж мужики-то ваши деревенские за добро свое не вступились? - удивляется
стрелец.
- Поди вступись, - свояк отвечает. - Лучами из глаз своих Ховала так ослепит -
потом три дня будешь незрячим ходить, молочком козьим глаза протирать. Нет
управы на Ховалу, нет.
Поразмыслил стрелец и спрашивает:
- Как бы мне, свояк, того Ховалу разыскать?
- И не помышляй. Хоромы его за Волчьей падью, на Стожар-горе. Туда ни пройти, ни
проехать. Днем птицы с железными клювами заклевывают неосторожного путника до
смерти, ночью волки рыщут, добычу себе кровавую ищут.
- Нам, стрельцам, бояться грех. Ладно, утро вечера мудренее. А к утру приготовь
мне, свояк, три дюжины факелов смоляных, да шкуру толстую бычью в чане размочи,
да латы железные со шлемом стальным кузнец пусть выкует. Авось найдем управу и
на Ховалу, возвернем ваше добро!
Всю ночь ковал деревенский кузнец латы со шлемом, а свояк стрельца факелы
готовил да вымачивал в чане бычью шкуру.
Утром облачился в доспехи стрелец, коня вместо попоны шкурою покрыл, факелы в
мешок положил и к седлу приторочил. Простился со свояком и отправился в
путь-дорогу.
Вот подъезжает уже на закате дня к Волчьей пади. А в небесах-то темным-темно от
страшных птиц, каких стрелец и видом не видывал. Кричат они, клюют чужаков
носами железными, а поделать с ними ничего не могут: конь бычачьей кожей
защищен, от солнца затвердевшей, а на латах и шлеме стрельца клювы ломаются.
Ночь настала. Волки вышли на охоту, глазами люто во тьме сверкают. Поджег
стрелец огнивом факел - звери-то и отпрянули: боятся огня, как черт ладана. Так
и ехал всю ночь по Волчьей пади отважный стрелец, так и остались они с конем
целы и невредимы.
Утром добрались до Стожар-горы, тут, у своих хором, встречает их сам Ховала.
- Зачем припожаловал, гость непрошеный? - спрашивает.
- Отдай добро, кое в позавчерашнюю ночь награбил, - отвечает стрелец, с коня не
сходя. По-хорошему отдай. Не то саблей порублю, конем потопчу.
Усмехнулся старик, заиграли, зажмурились двенадцать глаз вокруг его короны - и
помутился в глазах стрелецких белый свет. А конь рухнул как подкошенный и всадника придавил.
Очнулся стрелец в горнице, резьбою затейливой изукрашенной. Поднялся, выглянул в
окно - батюшки-светы, на дворе уж осень, листья желтеют, паутина летает, журавли
клином тянутся к югу. Тут входит в горницу Ховала и говорит с улыбкою:
- Долгонько спал ты, гость непрошеный. Теперь понял, каково невежей быть,
хозяину чести не оказывать?
- Прости меня, старче, за горячность. Сам понимаешь: мы, стрельцы, - лихие
молодцы. Больно уж людишек деревенских, ограбленных, жалко мне стало!
- Кого ты жалеешь, лихой молодец, жизнью своей понапрасну рискуя? Нерадивых, да
нерачительных, да неосмотрительных, да непамятливых, да нехозяйственных. У
хорошего-то хозяина все под присмотром, все под замком. А плохо лежащее - моя
добыча. Вот я ее и ховаю, прячу. Так предначертано небесами.
Молчит стрелец, не знает, что сказать.
- Ладно, повинную голову меч не сечет, - сказал Ховала мирно. - Верну пожитки
деревенские, дабы тебе, храброму стрельцу - лихому молодцу, не краснеть перед
людьми за напрасное путешествие. Так и быть!
Вернулся стрелец в деревню с целым обозом разного добра: сетями рыболовными,
упряжью конской, мельницей-крупорушкой, телятами-жеребятами-козлятами. А
деревенские уж и не чаяли увидеть его живым. |
